я вот только только,совсем еще мало времени прошло,как все стало заживать...
Прежде всего это об актерах в жизни и жизни в актерах.
11.07.2012 в 22:37
Пишет Chest:AU Backstage.
По мотивам этой мысли Shiwasu, от большой любви к АU. и не только. что уж там.
AU Backstage.
Бета: Shiwasu
Фандом: BIGBANG
Пейринг: GTOP
Рейтинг: PG-13
Жанр: съемочная площадка триллера или как правильно вернуться домой.
читать дальше
***
«… Когда капли дождя падают Сынхёну на лицо, он поднимает голову, подпирает подбородок рукой. Он смотрит вдаль на небо, где больше не зажигаются звезды и не летают самолеты, на город, где больше не живут люди, и не горят огни. Смотрит, как мир меняется, и напевает себе под нос что-то, чего никто не сможет услышать.
Капли холодного весеннего дождя падают чаще. Сынхён улыбается.
Он ждет.»
- Хен, - говорит Дэсон, и сам удивляется тому, как громко в этой новой тишине звучит его голос. Он кладет руку Сынхёну на плечо, а потом сам же и отнимает ее. От искусственных капель рукав пиджака Сынхена искусственно мокрый, но Дэсону кажется, что если подставить ладонь – пойдет настоящий дождь, который потом превратится в ливень. Сынхен поднимается со скамейки, неловко, отряхивает руки и с неестественной улыбкой смотрит сквозь него, а потом оглядывается назад, на белый экран.
- Потом сюда закат наложат, - быстро говорит Дэсон, - будет красиво. Давай сюда фломастеры, хен, ты же не акма все-таки.
- Он динозавр, - озабоченно говорит Джиен, снимая свою куртку. Бахрома печально свисает с нее, как оторванные провода. – Большой, грустный динозавр… Пошли домой, Сынхен.
Сынхен идет за ними, совершенно бесшумно, как будто звук на этом канале отключили, и Джиен внезапно чувствует, как внутри него что-то сворачивается тонкой тугой пружиной. Он примеряет к себе это новое чувство – получается вроде смеси тревоги, грусти и сокрушительной амнезии. Как будто он и правда что-то забыл - что-то очень важное. До этих съемок знал, понимал, а теперь – ноль.
- Лучше бы я оставил дома руку, - мрачно говорит он под нос, - а не мозги.
- Не говори ничего, - быстро бормочет Сынри, - не надо вот про руки.
- Напугался? – спрашивает Дэсон, а потом вдруг хитро подмигивает сам себе, и подкрадывается к Сынри со спины.
- Хочешь, сегодня будем спать вместе, - торжественно говорит Дэсон, и у Сынри округляются глаза, а губы сами собой складываются в беззвучное, но отчаянное: «Н-не-не-не», - ляжем, как ты любишь, я тебя обниму и даже лицом к тебе лягу. Может, даже поцелую тебя, как ты всегда хотел.
- Чего? – уточняет Сынри, когда пауза становится смертельной. – Чего ты сказал, хен?
- Я говорю, будем спать вместе со всеми, - послушно повторяет Дэсон. – Свет включим, будем друг другу до утра рассказывать страшилки покруче, чем вот эта, в которой все умерли и съелись, еще и Сэвена-хена позовем, он нам тоже расскажет.
Сынри косится на Джиена, но тот возвращает ему удивленный взгляд, как бы уточняя, что сейчас не так, и уж тогда Сынри вопит со всей дури, как будто ему предлагают отрезать ногу без анестезии.
- Совсем с ума сошли, - горько говорит он, когда Енбе и Джиен, вцепившись в друг друга, начинают рыдать от смеха, - я уйду от вас. К тем, кому я нужен!
- Не-е-ет, - сквозь спазмы хохота и слезы выговаривает Дэсон, держась за живот. – Ты нужен нам.
- И туда, где меня ценят!
- Э-э, - говорит Дэсон, - ты нужен нам.
Джиен все еще смеется, когда в поле его зрения появляется Сынхен – Сынхен, который не хохочет вместе со всеми, а совсем наоборот, серьезен так, как будто через секунду в Землю врежется гигантский астероид и погребет всех собой. Джиен впервые за долгое время чувствует, что он что-то упустил, потому что, конечно, на Землю ничего не падает, зато Сынхен приближается к нему со скоростью того самого астероида и крепко прижимает его к себе - как он сейчас есть, перепачканного гримом и каплями ненатуральной крови, и стоит так, молча, пока кто-то не кашляет у Джиена за спиной.
Сынхен точно также, не говоря ни слова, отпускает его и идет на выход. На футболке Джиена, там, где он его только что обнимал, остается темный отпечаток – Джиен трогает пятно, как будто старается вернуть себе хотя бы часть осязания, и только мотает головой, когда Енбе смотрит на него вопросительно.
Мир делается все тише и темней. Они едут домой, и Сынхен больше не говорит с ним. Теперь Джиену мучительно хочется услышать голос Сынхена снова, и пружина внутри начинает раскручиваться обратно. от злости на Сынхена, потому что тот едва кивает, когда к нему обращаются, никак не реагирует на вопросы, а потом и вовсе закрывает глаза, прильнув лбом к окну. Джиену кажется, что с Сынхеном они и дышат разным воздухом – и Сынхену явно добавляют что-то свое.
Может быть, думает Джиен, дело не в воздухе – а в том, что Сынхен выглядит так, как будто успел впитать в себя все слова прошедшего дня, и для него, Джиена, больше никаких не осталось.
- Я соскучился, Сынхен, - говорит он угрожающе и тихо, так, чтобы не услышал Сныри на переднем сиденье, - давай уже, скажи что-нибудь.
Нет ответа. Они идут от машины до квартиры нога в ногу, и Сынхен кажется действительно похожим на акму из их фильма, потому что, несмотря на высветленные волосы и белый пиджак, от него темно. И гораздо больше пугает Джиена то, что следует за ним самим по пятам – с невидимым шорохом, надвигаясь едва слышными словами. Как будто рядом с ним только что и правда горела машина с Енбе внутри, как будто бы он сам и правда, только что снова стал человеком.
***
«…- Как думаешь, - спрашивает Топ, рассматривая карие глаза, до которых так и не добежала улыбка, - я тебя больше никогда не услышу? Совсем больше никогда?
Джиён пожимает плечом и отводит взгляд. Топ целует его куда-то наугад, не то в щеку, не то в висок, обнимает и прижимает к себе покрепче. Джиён прикладывает ухо к его груди, где ничего не бьется, и затихает.»
Джиен просыпается от того, что у него затекла рука, и долго смотрит в темноту. Трогает свое лицо, и говорит сам себе что-то, чтобы убедиться, что он может еще что-то сказать.
- Спи, - говорит Енбе. У него во рту зубная щетка, волосы торчат в разные стороны, взъерошенные. Джиен слышит его запах – тяжелый, мокрый. – Ну, чего ты. Спи.
- Сынхен спит? – спрашивает Джиен, прежде, чем сон наступает обратно, волной, утягивает его за собой на глубину, где он все еще не чувствует своего сердца.
- Давно уже, - отвечает Енбе как-то аккуратно, обтачивая слова до нормального тона.
Позже Джиен просыпается снова, от того, как сильно стучит его сердце. Вдоль позвоночника тянется линия мурашек, и он замерз. Но сердце стучит как бешеное, неисчислимым тягостным ритмом. Он замирает, подобравшись, как животное, и снова пытается вспомнить что-то свое, что он знал всегда, а вот сегодня – нет. Джиен никогда не мог долго сидеть в одиночку, а теперь лежит в комнате с темными углами и чувствует, что в мире больше нет никого. Или, что у него нет никого. Для человека, проснувшегося от пульсации крови в собственных венах, лингвистические точности – не самые актуальные ценности.
Он поднимается с кровати, абсолютно уверенный, что сейчас, в темноте, по пути в чужую комнату, врежется во что-нибудь, перебудит весь дом и будет объяснять, что ему понадобилось в туалет, что ему изменило зрение и память, и что Дэсон обязательно заржет и даже прикроет глаза от такого удовольствия, а Енбе будет удрученно качать головой. Джиен уверен в этом настолько, что готов признаться в чем угодно, даже в собственной амнезии, здесь и сейчас, перетерпеть экзекуцию, а потом все же дойти до комнаты Сынхена.
Он закрывает глаза и идет на ощупь, касаясь руками то одной стены, то другой. Джиен наизусть помнит, сколько тут шагов, наизусть помнит, что можно не стучать.
«…Он видит, что прогорает все, и на его глазах гаснут последние язычки огня, пламя умирает, и он остается один.
Он все еще ничего не понимает.
Он знает только, что его зовут Квон Джиён.
Сердце в его груди бьется, как сумасшедшее.»
- Сынхен, - зовет Джиен в темноту, и тут же замолкает – настолько ему кажется неуместным пользоваться голосом в этой комнате. Он просто открывает, наконец, глаза, и идет на негнущихся ногах, словно сам не понимает, что он здесь делает, и что он будет здесь делать, когда Сынхен проснется.
Джиен не боится, но чувствует себя отдельно от всего происходящего, как будто он не несет ответственности ни за что из того, что с ним случилось до этого, или с ними со всеми. Он только что видел, как сгорела машина с его лучшим другом, и не помнил ничего, кроме собственного имени, с него достаточно и этого.
Он вроде как… возвращается домой.
Тоска и радость смешиваются в нем одной тональностью, и кроме этого чувства, он не способен больше ни к чему. Он смотрит на Сынхена, и заново узнает его по лицу, рукам, плечам – он постепенно складывает себе Сынхена из многочисленных кусочков, пока тот открывает глаза. Джиен поднимает руку в приветственном жесте, и машет, чтобы тот подвинулся.
Сынхен освобождает место рядом с собой, но смотрит на него обиженно, и вот это уже – из мертвой зоны, в которой Джиен не помнит ничего. Он не помнит, что он сделал Сынхену или не сделал, он просто возвращается, так почему же ему так грустно от того, что он уходил.
У Сынхена неожиданно светлая, даже в темноте, кожа, гладкая под расстегнутым на одну пуговицу воротником. Он лежит, как пришел домой – в пыльном пиджаке, с ниткой жемчуга на шее. Джиен трогает блестящие шарики удивленно, как будто видит в первый раз, как будто все, что он знает про Сынхена – теперь только в прикосновениях к нему, ни слов, ни запахов.
Он старается запомнить единственное, что сейчас имеет смысл – как смыкаются на его плечах чужие руки, как Сынхен дышит ему в ухо, прерывисто, молча. Как он сам начинает дышать в такт, потому что не может не делать того же самого. Джиен отодвигается лишь на секунду – чтобы в темноте разгладить складку между бровями Сынхена, и приложиться губами к его лбу.
Так обещают больше никуда не уходить.
Сквозь смог темноты Джиен на секунду видит, как Сынхен меняется в лице – как будто разом уходят боль и разочарование, а потом между ним и Сынхеном остается не больше миллиметра – ровно для того, чтобы они могли вдохнуть. Если бы сейчас Джиен стоял, его бы наверняка шатало.
Сынхен не то что целует его, он просто прикасается губами под линию подбородка, когда Джиен, наконец, слышит:
- Джиен. – Потом все замирает, и наверное, даже становится немым, и у Джиена хватает сил только на то, чтобы выдохнуть. – Я ведь не налажал, - говорит Сынхен очень серьезно. Джиен даже не может вспомнить, откуда это, с какой страницы сценария, он только хочет ответить, что он не виноват, что так получилось, что он так больше никогда не сделает, а потом как-то сама собой отодвигается та непонятная тишина, которая ходила за ними по пятам.
- Это было не по-настоящему, - объясняет он Сынхену медленно, как маленькому, - акма не вылезет из шкафа, чтобы съесть тебя. Я не уехал гореть в машине, ты не остался один.
Сынхен ведет губами по его шее вверх, как будто до конца не понимает, где ему можно остановиться, где стоит остановиться, чтобы все было как раньше, до того, как они сняли фильм про людей, которые становятся серым, из серого вырастают чудовища, и едят сердца других людей. Джиен сам решает, где это все, когда чуть опускает голову, и целует его, очень осторожно, очень аккуратно, несмотря на то, что сейчас, кажется, потеряет сознание от ощущения нереальности.
Ему хочется стонать от бессилия, когда Сынхен останавливается, и смотрит на него подозрительно, как если бы Джиен снова собирался встать и пропасть. Джиен больше не знает, что сказать.
- Это было не по-настоящему, - повторяет он, и целует Сынхена уже всерьез, наваливается всем телом, чтобы у того больше не осталось никаких мыслей. Джиен не знает, почему ему так сильно хочется, чтобы Сынхен понял все правильно, но и не задается этим вопросом, просто вжимается в Сынхена, обхватив за шею, и шепчет ему разную бессмыслицу до тех пор, пока тот, наконец, не отходит от своей комы.
- Больше не уйдешь, - полувопросительно, полуутвердительно говорит Сынхен, и Джиен слышит в его голосе отзвуки такого же одиночества, которое было с ним рядом весь вечер. Он только качает в ответ головой, отрицательно, и слышит, как Сынхен улыбается.
Сынхен гладит его по спине, сильно, прижимает к себе, и Джиен чувствует, как у него опять разгоняется кровь в венах, и дрожит от нетерпения. Сынхен обхватывает его запястья, и поднимает их вверх, удерживает одной рукой, пока вырисовывает круги на его ребрах и шее. Джиен нервно сглатывает, когда он подминает его под себя, и, не отпуская запястий, задирает его футболку наверх, а потом ложится на него и вдавливает его всем весом, не прекращая целовать.
Джиен бессильно сжимает в пальцах футболку, лишенный возможности опустить руки, и выгибается Сынхену навстречу, дергается от его прикосновений к голой коже. Джиен пока еще молчит, словно тоже растеряв все слова, но позже, когда Сынхен сжимает пальцы на его члене, стонет, шипит, чертыхается сквозь зубы, и находит слова – очень много, все, какие есть, хватаясь за плечи Сынхена.
Джиену кажется, что он падает, бесконечно проваливаясь вниз с этажа на этаж, и каждый раз его удерживают от приземления на твердую поверхность только руки Сынхена, губы Сынхена и то, как он улыбается в поцелуй.
Он приземляется мягко, едва дыша, и первое, что он видит – это Сынхен. Джиен освобождает руки, берет его лицо ладонями, и вспоминает то, что так мучительно старался вспомнить все это время.
Джиен не мог уйти от Сынхена, никак и никогда. Он, и правда, не виноват, что так получилось.
Джиен рад, что Сынхен дождался его, даже если это было не по-настоящему. Всеми обновленными клетками тела он рад, что Сынхен опять говорит с ним, лежит с ним рядом, и никуда не уходит сам. Джиен не может пошевелиться, или рассказать Сынхену, что и как он сейчас чувствует, но чувствует, что тот понимает это так же. И это - как вернуться.
***
«…Он не знает, каким, но Джиён вернется. С пистолетом или без, с белыми волосами или с черными, с новыми татуировками где-нибудь на руках или даже с новым именем. Он вернется.»
URL записиПо мотивам этой мысли Shiwasu, от большой любви к АU. и не только. что уж там.
AU Backstage.
Бета: Shiwasu
Фандом: BIGBANG
Пейринг: GTOP
Рейтинг: PG-13
Жанр: съемочная площадка триллера или как правильно вернуться домой.
читать дальше
***
«… Когда капли дождя падают Сынхёну на лицо, он поднимает голову, подпирает подбородок рукой. Он смотрит вдаль на небо, где больше не зажигаются звезды и не летают самолеты, на город, где больше не живут люди, и не горят огни. Смотрит, как мир меняется, и напевает себе под нос что-то, чего никто не сможет услышать.
Капли холодного весеннего дождя падают чаще. Сынхён улыбается.
Он ждет.»
- Хен, - говорит Дэсон, и сам удивляется тому, как громко в этой новой тишине звучит его голос. Он кладет руку Сынхёну на плечо, а потом сам же и отнимает ее. От искусственных капель рукав пиджака Сынхена искусственно мокрый, но Дэсону кажется, что если подставить ладонь – пойдет настоящий дождь, который потом превратится в ливень. Сынхен поднимается со скамейки, неловко, отряхивает руки и с неестественной улыбкой смотрит сквозь него, а потом оглядывается назад, на белый экран.
- Потом сюда закат наложат, - быстро говорит Дэсон, - будет красиво. Давай сюда фломастеры, хен, ты же не акма все-таки.
- Он динозавр, - озабоченно говорит Джиен, снимая свою куртку. Бахрома печально свисает с нее, как оторванные провода. – Большой, грустный динозавр… Пошли домой, Сынхен.
Сынхен идет за ними, совершенно бесшумно, как будто звук на этом канале отключили, и Джиен внезапно чувствует, как внутри него что-то сворачивается тонкой тугой пружиной. Он примеряет к себе это новое чувство – получается вроде смеси тревоги, грусти и сокрушительной амнезии. Как будто он и правда что-то забыл - что-то очень важное. До этих съемок знал, понимал, а теперь – ноль.
- Лучше бы я оставил дома руку, - мрачно говорит он под нос, - а не мозги.
- Не говори ничего, - быстро бормочет Сынри, - не надо вот про руки.
- Напугался? – спрашивает Дэсон, а потом вдруг хитро подмигивает сам себе, и подкрадывается к Сынри со спины.
- Хочешь, сегодня будем спать вместе, - торжественно говорит Дэсон, и у Сынри округляются глаза, а губы сами собой складываются в беззвучное, но отчаянное: «Н-не-не-не», - ляжем, как ты любишь, я тебя обниму и даже лицом к тебе лягу. Может, даже поцелую тебя, как ты всегда хотел.
- Чего? – уточняет Сынри, когда пауза становится смертельной. – Чего ты сказал, хен?
- Я говорю, будем спать вместе со всеми, - послушно повторяет Дэсон. – Свет включим, будем друг другу до утра рассказывать страшилки покруче, чем вот эта, в которой все умерли и съелись, еще и Сэвена-хена позовем, он нам тоже расскажет.
Сынри косится на Джиена, но тот возвращает ему удивленный взгляд, как бы уточняя, что сейчас не так, и уж тогда Сынри вопит со всей дури, как будто ему предлагают отрезать ногу без анестезии.
- Совсем с ума сошли, - горько говорит он, когда Енбе и Джиен, вцепившись в друг друга, начинают рыдать от смеха, - я уйду от вас. К тем, кому я нужен!
- Не-е-ет, - сквозь спазмы хохота и слезы выговаривает Дэсон, держась за живот. – Ты нужен нам.
- И туда, где меня ценят!
- Э-э, - говорит Дэсон, - ты нужен нам.
Джиен все еще смеется, когда в поле его зрения появляется Сынхен – Сынхен, который не хохочет вместе со всеми, а совсем наоборот, серьезен так, как будто через секунду в Землю врежется гигантский астероид и погребет всех собой. Джиен впервые за долгое время чувствует, что он что-то упустил, потому что, конечно, на Землю ничего не падает, зато Сынхен приближается к нему со скоростью того самого астероида и крепко прижимает его к себе - как он сейчас есть, перепачканного гримом и каплями ненатуральной крови, и стоит так, молча, пока кто-то не кашляет у Джиена за спиной.
Сынхен точно также, не говоря ни слова, отпускает его и идет на выход. На футболке Джиена, там, где он его только что обнимал, остается темный отпечаток – Джиен трогает пятно, как будто старается вернуть себе хотя бы часть осязания, и только мотает головой, когда Енбе смотрит на него вопросительно.
Мир делается все тише и темней. Они едут домой, и Сынхен больше не говорит с ним. Теперь Джиену мучительно хочется услышать голос Сынхена снова, и пружина внутри начинает раскручиваться обратно. от злости на Сынхена, потому что тот едва кивает, когда к нему обращаются, никак не реагирует на вопросы, а потом и вовсе закрывает глаза, прильнув лбом к окну. Джиену кажется, что с Сынхеном они и дышат разным воздухом – и Сынхену явно добавляют что-то свое.
Может быть, думает Джиен, дело не в воздухе – а в том, что Сынхен выглядит так, как будто успел впитать в себя все слова прошедшего дня, и для него, Джиена, больше никаких не осталось.
- Я соскучился, Сынхен, - говорит он угрожающе и тихо, так, чтобы не услышал Сныри на переднем сиденье, - давай уже, скажи что-нибудь.
Нет ответа. Они идут от машины до квартиры нога в ногу, и Сынхен кажется действительно похожим на акму из их фильма, потому что, несмотря на высветленные волосы и белый пиджак, от него темно. И гораздо больше пугает Джиена то, что следует за ним самим по пятам – с невидимым шорохом, надвигаясь едва слышными словами. Как будто рядом с ним только что и правда горела машина с Енбе внутри, как будто бы он сам и правда, только что снова стал человеком.
***
«…- Как думаешь, - спрашивает Топ, рассматривая карие глаза, до которых так и не добежала улыбка, - я тебя больше никогда не услышу? Совсем больше никогда?
Джиён пожимает плечом и отводит взгляд. Топ целует его куда-то наугад, не то в щеку, не то в висок, обнимает и прижимает к себе покрепче. Джиён прикладывает ухо к его груди, где ничего не бьется, и затихает.»
Джиен просыпается от того, что у него затекла рука, и долго смотрит в темноту. Трогает свое лицо, и говорит сам себе что-то, чтобы убедиться, что он может еще что-то сказать.
- Спи, - говорит Енбе. У него во рту зубная щетка, волосы торчат в разные стороны, взъерошенные. Джиен слышит его запах – тяжелый, мокрый. – Ну, чего ты. Спи.
- Сынхен спит? – спрашивает Джиен, прежде, чем сон наступает обратно, волной, утягивает его за собой на глубину, где он все еще не чувствует своего сердца.
- Давно уже, - отвечает Енбе как-то аккуратно, обтачивая слова до нормального тона.
Позже Джиен просыпается снова, от того, как сильно стучит его сердце. Вдоль позвоночника тянется линия мурашек, и он замерз. Но сердце стучит как бешеное, неисчислимым тягостным ритмом. Он замирает, подобравшись, как животное, и снова пытается вспомнить что-то свое, что он знал всегда, а вот сегодня – нет. Джиен никогда не мог долго сидеть в одиночку, а теперь лежит в комнате с темными углами и чувствует, что в мире больше нет никого. Или, что у него нет никого. Для человека, проснувшегося от пульсации крови в собственных венах, лингвистические точности – не самые актуальные ценности.
Он поднимается с кровати, абсолютно уверенный, что сейчас, в темноте, по пути в чужую комнату, врежется во что-нибудь, перебудит весь дом и будет объяснять, что ему понадобилось в туалет, что ему изменило зрение и память, и что Дэсон обязательно заржет и даже прикроет глаза от такого удовольствия, а Енбе будет удрученно качать головой. Джиен уверен в этом настолько, что готов признаться в чем угодно, даже в собственной амнезии, здесь и сейчас, перетерпеть экзекуцию, а потом все же дойти до комнаты Сынхена.
Он закрывает глаза и идет на ощупь, касаясь руками то одной стены, то другой. Джиен наизусть помнит, сколько тут шагов, наизусть помнит, что можно не стучать.
«…Он видит, что прогорает все, и на его глазах гаснут последние язычки огня, пламя умирает, и он остается один.
Он все еще ничего не понимает.
Он знает только, что его зовут Квон Джиён.
Сердце в его груди бьется, как сумасшедшее.»
- Сынхен, - зовет Джиен в темноту, и тут же замолкает – настолько ему кажется неуместным пользоваться голосом в этой комнате. Он просто открывает, наконец, глаза, и идет на негнущихся ногах, словно сам не понимает, что он здесь делает, и что он будет здесь делать, когда Сынхен проснется.
Джиен не боится, но чувствует себя отдельно от всего происходящего, как будто он не несет ответственности ни за что из того, что с ним случилось до этого, или с ними со всеми. Он только что видел, как сгорела машина с его лучшим другом, и не помнил ничего, кроме собственного имени, с него достаточно и этого.
Он вроде как… возвращается домой.
Тоска и радость смешиваются в нем одной тональностью, и кроме этого чувства, он не способен больше ни к чему. Он смотрит на Сынхена, и заново узнает его по лицу, рукам, плечам – он постепенно складывает себе Сынхена из многочисленных кусочков, пока тот открывает глаза. Джиен поднимает руку в приветственном жесте, и машет, чтобы тот подвинулся.
Сынхен освобождает место рядом с собой, но смотрит на него обиженно, и вот это уже – из мертвой зоны, в которой Джиен не помнит ничего. Он не помнит, что он сделал Сынхену или не сделал, он просто возвращается, так почему же ему так грустно от того, что он уходил.
У Сынхена неожиданно светлая, даже в темноте, кожа, гладкая под расстегнутым на одну пуговицу воротником. Он лежит, как пришел домой – в пыльном пиджаке, с ниткой жемчуга на шее. Джиен трогает блестящие шарики удивленно, как будто видит в первый раз, как будто все, что он знает про Сынхена – теперь только в прикосновениях к нему, ни слов, ни запахов.
Он старается запомнить единственное, что сейчас имеет смысл – как смыкаются на его плечах чужие руки, как Сынхен дышит ему в ухо, прерывисто, молча. Как он сам начинает дышать в такт, потому что не может не делать того же самого. Джиен отодвигается лишь на секунду – чтобы в темноте разгладить складку между бровями Сынхена, и приложиться губами к его лбу.
Так обещают больше никуда не уходить.
Сквозь смог темноты Джиен на секунду видит, как Сынхен меняется в лице – как будто разом уходят боль и разочарование, а потом между ним и Сынхеном остается не больше миллиметра – ровно для того, чтобы они могли вдохнуть. Если бы сейчас Джиен стоял, его бы наверняка шатало.
Сынхен не то что целует его, он просто прикасается губами под линию подбородка, когда Джиен, наконец, слышит:
- Джиен. – Потом все замирает, и наверное, даже становится немым, и у Джиена хватает сил только на то, чтобы выдохнуть. – Я ведь не налажал, - говорит Сынхен очень серьезно. Джиен даже не может вспомнить, откуда это, с какой страницы сценария, он только хочет ответить, что он не виноват, что так получилось, что он так больше никогда не сделает, а потом как-то сама собой отодвигается та непонятная тишина, которая ходила за ними по пятам.
- Это было не по-настоящему, - объясняет он Сынхену медленно, как маленькому, - акма не вылезет из шкафа, чтобы съесть тебя. Я не уехал гореть в машине, ты не остался один.
Сынхен ведет губами по его шее вверх, как будто до конца не понимает, где ему можно остановиться, где стоит остановиться, чтобы все было как раньше, до того, как они сняли фильм про людей, которые становятся серым, из серого вырастают чудовища, и едят сердца других людей. Джиен сам решает, где это все, когда чуть опускает голову, и целует его, очень осторожно, очень аккуратно, несмотря на то, что сейчас, кажется, потеряет сознание от ощущения нереальности.
Ему хочется стонать от бессилия, когда Сынхен останавливается, и смотрит на него подозрительно, как если бы Джиен снова собирался встать и пропасть. Джиен больше не знает, что сказать.
- Это было не по-настоящему, - повторяет он, и целует Сынхена уже всерьез, наваливается всем телом, чтобы у того больше не осталось никаких мыслей. Джиен не знает, почему ему так сильно хочется, чтобы Сынхен понял все правильно, но и не задается этим вопросом, просто вжимается в Сынхена, обхватив за шею, и шепчет ему разную бессмыслицу до тех пор, пока тот, наконец, не отходит от своей комы.
- Больше не уйдешь, - полувопросительно, полуутвердительно говорит Сынхен, и Джиен слышит в его голосе отзвуки такого же одиночества, которое было с ним рядом весь вечер. Он только качает в ответ головой, отрицательно, и слышит, как Сынхен улыбается.
Сынхен гладит его по спине, сильно, прижимает к себе, и Джиен чувствует, как у него опять разгоняется кровь в венах, и дрожит от нетерпения. Сынхен обхватывает его запястья, и поднимает их вверх, удерживает одной рукой, пока вырисовывает круги на его ребрах и шее. Джиен нервно сглатывает, когда он подминает его под себя, и, не отпуская запястий, задирает его футболку наверх, а потом ложится на него и вдавливает его всем весом, не прекращая целовать.
Джиен бессильно сжимает в пальцах футболку, лишенный возможности опустить руки, и выгибается Сынхену навстречу, дергается от его прикосновений к голой коже. Джиен пока еще молчит, словно тоже растеряв все слова, но позже, когда Сынхен сжимает пальцы на его члене, стонет, шипит, чертыхается сквозь зубы, и находит слова – очень много, все, какие есть, хватаясь за плечи Сынхена.
Джиену кажется, что он падает, бесконечно проваливаясь вниз с этажа на этаж, и каждый раз его удерживают от приземления на твердую поверхность только руки Сынхена, губы Сынхена и то, как он улыбается в поцелуй.
Он приземляется мягко, едва дыша, и первое, что он видит – это Сынхен. Джиен освобождает руки, берет его лицо ладонями, и вспоминает то, что так мучительно старался вспомнить все это время.
Джиен не мог уйти от Сынхена, никак и никогда. Он, и правда, не виноват, что так получилось.
Джиен рад, что Сынхен дождался его, даже если это было не по-настоящему. Всеми обновленными клетками тела он рад, что Сынхен опять говорит с ним, лежит с ним рядом, и никуда не уходит сам. Джиен не может пошевелиться, или рассказать Сынхену, что и как он сейчас чувствует, но чувствует, что тот понимает это так же. И это - как вернуться.
***
«…Он не знает, каким, но Джиён вернется. С пистолетом или без, с белыми волосами или с черными, с новыми татуировками где-нибудь на руках или даже с новым именем. Он вернется.»
Дорога,машина,огонь...
Стреляй в голову,затем в живот,затем в правое плечо,потом в левое...